Оставшись один на свете, я претерпел всякого рода неудачи, и я счастлив...

Опасность, риск, трудности – для него все это было желанным испытанием воли и характера. Но и служба в гвардии, и участие в тайных обществах оказывались для него пустым времяпровождением – маневры, попойки да болтовня. Зато арест, следствие и тюрьма оказались для этого декабриста поневоле долгожданным подарком судьбы. Наконец, он смог испытать себя, узнать чего стоит. Кроме того, на войне, в море, в тюрьме – словом, везде в стесненных обстоятельствах, в экстремальных условиях бытие сужается до очень простых понятий. Кроме того, на каторге у Лунина было много времени на размышления и для того чтобы наконец понять что он может сделать для блага ближних. Он вспоминал:

Заключенный в казематах, десять лет не переставал я размышлять о выгодах родины. В ссылке я опять начал действия наступательные. Многие из писем моих, переданных через императорскую канцелярию, уже читаются. Последним желанием Фемистокла в изгнании было, чтобы перенесли смертные останки его в отечество и предали родной земле; последнее желание мое в пустынях Сибирских, чтоб мысли мои, по мере истины, в них заключающейся, распространялись и развивались в умах соотечественников.

Лунин считал что привести Россию к свободе и гражданственности можно лишь путем постепенного улучшением национальных институтов, путем просвещения и повышения сознательности во всех слоях общества. Иначе говоря, силой мысли. Это ставили своей первоначальной целью декабристы, и наш 50-летни изгнанник, которому уже нечего было терять и которому уже ничего не мешало целиком и полностью посвятить себя умственному труду, взялся за перо с целью, как сам говорил, «нарушить всеобщую апатию». Схема была проста: в письмах к сестре он писал все что думает о происходящем в России. Естественно, цензура все прочитывала и клала списки с лунинских сочинений на стол лично царю. Однако в 19 веке понятия о порядочности несколько отличались от современных – и крамольные лунинские письма исправно передавались преданной сестрице, графине Уваровой, которая делала с них копии и распространяла по мере сил. В результате письма читали и те кому их передавала графиня, и все третье отделение, и правительств вплоть до царя! Вот отрывок из одного такого письма:

Министерство объявляет, что его основной мыслию есть одновременное развитие православия, самодержавия и народности. При этом вера (православие) не дает предпочтения ни самодержавию, ни иному образу правления. Она одинаково допускает все формы и очищает их, проникая своим духом. Перейдем к самодержавию. Эта политическая форма имеет и свои выгоды, и неудобства. Не доказано еще, почему она свойственнее русским, чем другое политическое устройство, и всегда ли они одинаково будут ее предпочитать. Многие народы начали с самодержавия и позже заменили его конституционным правлением. Принцип народности требует пояснения. Если под нею разумеют общность обычаев, нравов, законов, всего общественного устройства, то она изменялась сообразно различным эпохам нашей истории. Вывод: три эти начала разнородны, бессвязны и противоречивы.

Естественно, такие письма не могли не злить правительство. В 1838 году, после двух лет крамольной переписки, Лунину запретили писать в течение года. В ответ декабрист шутил:

Письма из Сибири обратили на себя внимание правительства. Запрещение излагать свои мнения свидетельствует о важности их.

Он честно целый год не писал сестре писем. А писать-то хотелось – тем более, в России их, оказывается, читали и распространяли! Мысли и идеи Лунина, взлелеянные им на полях сражений, в молитвах, в тюрьмах и на каторгах, мысли, которые он считал своим главным оружием и величайшим сокровищем на самом деле оказались актуальными и действенными! И вот, в голове нашего героя возникают новые замыслы, смелее и масштабнее предыдущих.

За год или более того из-под руки сибирского изгнанника вышло шесть тщательно проработанных статей: «Взгляд на польские дела»; «Розыск исторический», «Исторические этюды», «Общественное движение в России в нынешнее царствование» и, наконец, две главные лунинские работы: «Взгляд на русское тайное общество с 1816 до 1826 года» и «Разбор донесения, представленного российскому императору тайной комиссией в 1826 году». Все эти работы быстро стали знаменитыми, их распространяли в копиях, публиковал Герцен. В 80-х годах прошлого века они вместе с письмами и записной книжкой декабриста были изданы отдельным сборником в «Литературных памятниках», а в наши дни – отсканированы и размещены в Интернете.

В «Исторических этюдах» Лунин пишет о древней Греции, разбирал многочисленные случаи изгнания (добровольного и не очень) правителей и полководцев. Естественно, говоря о Аристиде или Солоне, Лунин думал о себе и других декабристах – дворянах, офицерах, которых славили как русских Фемистоклов, а потом предали остракизму точно так же как в свое время знаменитого греческого стратега. Недаром основная идея его «Этюдов» - в том что оболганные и несправедливо изгнанные герои сохраняли в ссылке честь и достоинство, оставаясь патриотами своего отечества. Не менее интересен «Розыск исторический». Тут Лунин пишет уже о России, прежде всего о роли самодержавия в русской истории:

Оно сбивает с толку, приписывая неограниченную способность человеку, который законами природы во всем ограничен. Оно развращает, требуя, чтоб воздавали кесарю то, что принадлежит единому богу. Народный дух, постепенно угасая, заменился равнодушием. Следы такой же гражданской жизни заметны у нас даже и теперь. Ни холоден, ни горяч — хуже всего в политике, как и в религии. Только Новгород и Псков устояли против общей заразы. Несмотря на все усилия властителей, они сохранили право избирать и судить князей.

Демократия, контроль народа над власть имущими, разделение ветвей власти – все эти атрибуты Пскова и Новгорода, этих средневековых республик, сокрушенных впоследствии московским самодержавием, Лунин тесно связывает с гражданским сознанием их жителей. Именно о таком уровне гражданской ответственности в России мечтает Лунин – и весьма сожалеет что пока что уровень общественного сознания в России все еще близок ко временам Орды и княжеских междоусобиц:.

Наши учреждения очевидно требуют преобразования. Народ нисходит в страдательном состоянии, и все способности его приведены к одному повиновению. Сам собою он ничего не делает. Ему предписывают, что он должен мыслить, что должен чувствовать и чем должен заниматься.

Разбирая русскую историю, наш герой проводит параллели с Англией времен Великой Хартии и первого парламента, времен бурных общественных преобразований:

КУСОК ДИАЛОГА МЕЖДУ КОРОЛЕМ И РОБИНОМ

Во времена Иоанна Безземельного и Симона де Монфора практически все сословия средневеково Англии были возмущены королевским произволом, засильем иностранцев при дворе и отсутствием законов. Дворяне, мещане и даже частично духовенство восстало против действий короля и, не требуя отмены монархии, дало нам вначале первую конституцию – Великую Хартию вольностей – а затем и первый парламент. В начале 19 века будущих декабристов возмущало примерно то же что и английских баронов в конце 12-го – засилье иностранцев, отсутствие четких законов и не вполне адекватный самодур на престоле. И чем же русские хуже европейцев? Почему англичанам можно бороться за гражданские права, а русским нельзя? Победа над Наполеоном и взятие Парижа не прошли даром. Лунин говорит:

Русские превзошли англичан, отражая завоевателей от родной земли; и должны сравниться с ними утверждением законов конституционных и народной свободы.

При этом, англичане смогли добиться гражданских преобразований исключительно благодаря тому что о преобразованиях этих мечтал весь народ. Крестьянам не нравилось когда их вешали за охоту в королевских лесах, мещан возмущали высокие налоги, духовенство – попытка подчинить церковь государству, а дворян – попрание их старинных прав. Иначе говоря, не лидеры ведут за собой народ, а народ, стремясь к преобразованиям, влечет за собой лидеров. Мысль эта прослеживается и в статье Лунина о польском восстании, и прежде всего в его трудах о декабристах - «Взгляд на русское тайное общество» и «Разбор донесения тайной комиссии». Видимо, к этому и вели идеи, изложенные в предыдущих его трудах – о достоинстве изгнанников, о неизбежности гражданских преобразований и о том насколько необходимо чтобы народ был готов к ним.

Лунин всегда стоял особняком от своих товарищей по тайному обществу, по тюрьме и ссылке. Он был старше и умнее многих из них. Это позволяло дать трезвую оценку и детальный анализ мотивов и стремлений заговорщиков – о чем наш герой мечтал уже давно: бороться против тирании и рабства тем единственным оружием которое возможно в данном случае – мыслью.
Осознать самому и объяснить всем почему, ради чего князья и офицеры пожертвовали карьерой, честью, свободой, жизнью, выйдя на Сенатскую площадь. Сделав это, Лунин смог бы распространить идеи тайного общества среди всех кто в России умеет читать и думать, а значит – продолжить дело декабристов.

Вот что Лунин пишет о появлении тайных обществ:

Вслед за отпором внешнего врага совокупностью народных сил общее внимание естественно обратилось на внутреннее устройство края. Война без цели, мир без пользы, суетные конгрессы, тайные договоры, общее лихоимство, неустройство в законодательстве, опустошенные области и в пепел превращенная столица вопияли за отечество. Озарилась необходимость посредничества в устройстве гражданском, подобно тому, которое решило участь брани. Мыслящие восстали на умственный подвиг, как прежде толпы восставали на рукопашный бой.

Тайный союз обвиняют в том, что, в продолжение десяти лет, он постоянно стремился к изменению отечественных постановлений и к водворению нового устройства, основанного на системе представительной. В самом деле таково было его назначение. Союз постиг необходимость коренного преобразования; ибо народы, подчиненные самодержавию, должны были исчезнуть или обновиться. Он положил начало преобразованию, открыв новые источники просвещения и вруча народу новые средства к могуществу.

Вот что пишет наш герой о поводу к восстанию и о самом восстании:

Восстание 14 декабря было только неминуемым следствием предшествующих событии. Известясь о кончине Александра, государственный совет поспешил провозгласить императором великого князя Константина. Народ присягнул новому государю на основании указа, изданного тремя высшими сословиями империи. За сим вслед другой манифест объявил, что Россия должна признать меньшого брата и произнести новую присягу в противность первой. Таковая поспешность и изменчивость в делах толикой важности возбудили недоверчивость и неудовольствие во всех сословиях.

Когда смятенные войска проникли во внутренность дворца и когда государь находился один среди толпы, не сделано было покушения на его жизнь.

Обвинительная комиссия умалчивает об освобождении крестьян, долженствовавшем возвратить гражданские права нескольким миллионам наших соотечественников. Она ничего не говорит о новом устройстве судебной власти, об исправлении судопроизводства, об уничтожении военных поселений, о свободе торговли и промышленности, об оказании помощи угнетенной Греции и о других правительственных мерах, коих поочередно требовало, и отчасти достигло, свободное изъявление совокупной воли частных лиц.

В двух своих книгах Лунин показывает чистоту стремлений, правоту и благородство декабристов, а еще – спокойно и уверенно разбивает в пух и прах все попытки очернить их дело. Собственно, «Взгляд на тайное общество» и «Разбор донесения следственной комиссии» стали первой аналитической работой о декабристах. Потом были другие исследования – от Муравьева до Эйдельмана – но все они неизменно отталкивались от трудов Михаила Лунина.

В высшей степени интересна и работа нашего декабриста «Общественное движение в России в нынешнее царствование», в которой Лунин касается современных ему реалий – благо из сестриных писем, из писем родственников других декабристов, из газет и журналов ему нетрудно было составить общую картину того во что превратилась Россия после подавления восстания на Сенатской Площади:

«Мы платим, но не знаем, куда деваются наши деньги. Мы даже точно не знаем, сколько мы платим, так как продажность судей и взяточничество администраторов отнимают у нас столько же, если не больше, чем само правительство. Несколько миллионов наших братьев, лишенных гражданских прав, продаваемых оптом и в розницу наравне с вещами, не нашли до сего дня сочувствия нигде, кроме Тайного общества.

Вы взялись продолжать предыдущее царствование, при котором началось освобождение крестьян, была дарована конституция полякам и торжественно дано обещание представительной системы для русских: крестьяне не освобождены, поляки лишены их конституции, и русские обмануты в их самых дорогах надеждах. Мы исповедовали культ закона, вы исповедуете культ личности. Вы взялась очистить Россию от заразы либеральных идей и окунули ее в бездну невоздержанности, в пороки шпионства и мрак невежества».

Естественно, Лунин не мог не понимать что распространение таких книг чревато последствиями. Но во-первых, опасности его не страшили. Как христианин, он понимал что чистота души важнее земных благ. А во-вторых, Лунин понимал что для него писать, мыслить и делиться мыслями с другими – главное призвание и главное служение. В письме к сестре, наверное, не меньше героине чем сам Лунин, наш декабрист писал:

Тот краткий срок, который нам осталось прожить на этом свете, не будет потерян, если мы его употребим на служение делу правды. Не позволяй морочить себя болтовней тем, которые проповедуют осторожность, чтобы замаскировать свой кретинизм. Верх осторожности для мужчины, при нынешних обстоятельствах, сделаться жандармом и полицейским шпионом, но это не помешает дьяволу завладеть им в конце его жизни. Что он выиграет?

Душу дьяволу Лунин продавать не собирался. Однако над плотью его правительство было все еще властно. 27 марта 1841 года этот сибирский блоггер и тролль 19 века был арестован и заключен в Акатуйскую тюрьму – наверное, самую страшную из тюрем тогдашней России. В заключении Лунин не падал духом, занимался физическими упражнениями, помогал как мог сокамерникам. Ну и конечно по мере сил тайно переписывался с сестрой и ближайшим другом – Сергеем Волконским:

Здоровье мое поразительно. И если только не вздумают меня повесить или расстрелять, я способен прожить сто лет. Но мне нужны специи и лекарства для бедных моих товарищей по заключению. Пришлите средства от лихорадки, от простуды и от ран, причиняемых кнутом и шпицрутенами.

А когда сенатор, объезжавший Восточную Сибирь и заехавший в Акатуй, зашел в камеру к декабристу, тот приветствовал его словами «позвольте принять вас в своем гробу». Шутки шутками, но говоря о повешении или расстреле, Лунин понимал что из Акатуя возврата ему не будет. Так и случилось – 3 декабря 1845 года, после четырех лет заключения, Михаил Лунин умер. Официальная версия гласила об апоплексическом ударе, но со времен императора Павла официальным версиям мало кто верил. Ссыльные и заключенные считали что Лунина убили.

Что ж, в этом не было ничего удивительного. Михаил Лунин писал остро и красиво, и власти его боялись. Конечно, он мог не писать – и прожил бы намного дольше. Вообще, проще было не писать, не говорить, не думать, не выходить на площадь, не спасать товарищей. Но не зря Лунин, а также сотни и тысячи его соотечественников были воспитаны патриотами и воинами, не зря они защищали Москву и брали Париж, не зря мечтали отчизне посвятить души прекрасные порывы. И борьба против рабства и самодержавця была для них не менее священна чем борьба против Наполеона – тем более что и страдало от них больше людей чем от нашествия французов. А для Лунина, убежденного христианина и католика, служение отечеству и борьба за свободу были еще и призванием свыше. Согласно этому призванию он жил, трудился, погиб и остался в истории – как верный сын своей церкви и своей родины.

И все так же, не проще,
Век наш пробует нас -
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь,
В тот назначенный час?!

Где стоят по квадрату
В ожиданьи полки -
От Синода к Сенату,
Как четыре строки?!

ВІктор ЗАславський, історик, публіцист