Лунін, продовження

"У него была мысль уйти в монастырь, и это желание чудесным образом исполнилось, так как он был унесен с поля битвы, истекающий кровью, прямо в монастырь, где он умер, как младенец, засыпающий на груди матери".

А потом была прусская кампания 1807 года. Кавалергарды в этом походе все больше бездействовали, и Лунин часто напрашивался пустить его на передовую как рядового. Пулям не кланяется, но не получает ни единой царапины. После Фридландского сражения Лунин попадается на глаза царю – он устраивает его ночлег и охраняет от собственных солдат, пытающихся растащить крышу на костры.

Прусский поход окончился Тильзитским миром. Позорным миром, как считали многие. Россия и Франция заключили союз, и ветеранам, прошедшим все трудности походов, голод и холод, проливавшим кровь под Аустерлицем и Фридландом, трудно было понять как тот, кого еще вчера именовали безбожным узурпатором, в одночасье превратился в императора, великого человека и друга русского царя, а вчерашние союзники стали врагами. В русских газетах о победах Наполеона писали теперь с симпатией и республиканской фамильярностью, а главным пугалом стала теперь Англия.

Многие возмущались – но возмущались тихо, чтобы не дай Бог никто не услышал. А вот Михаил Лунин чувств своих не скрывал. Вместе с другом Сергей Волконским он завел пса, который по команде «Бонапарт!» срывал шляпы с прохожих. Сохранились сведения что Лунин даже просился отпустить его в Испанию сражаться с Наполеоном, но царь запретил и гневался.

Вообще, в период между 1810 и 1812 годом Лунин, вернувшийся из Пруссии с крестом Анны и чином штаб-ротмистра, заслужил славу бретера и забияки. Частично приключения Долохова из «Войны и Мира» во многом списаны с проделок Лунина, действительно имевших место. На пару с Волконским он наводил страх на соседей своими ручными медведями. Мог на пари за ночь поменять местами вывески на Невском проспекте или даже по некоторым слухам проскакать по столице в чем мать родила. Мог с друзьями по полку спеть серенаду императрице Елизавете Алексеевне и лихо уйти от погони. А мог отдать случайно встреченному нищему все деньги что имел при себе – и не ради забавы, а поддавшись порыву. Однажды гвардейцы стояли в Петергофе, была жара, однако, генерал Депрерадович запретил купаться в Финском Заливе чтобы не смущать прохожих – плавок в то время еще не изобрели. Тогда Лунин на глазах у генерала полез купаться в полном обмундировании, а на вопрос генерала что он делает, ответил: «Купаюсь, а чтобы не нарушить предписание вашего превосходительства, стараюсь делать это в самой приличной форме...»

В записях А.П. Араповой записан еще один случай.
«Наследник престола великий князь Константин Павлович... очень резко отозвался о кавалергардском полку. Так как обвинение оказалось незаслуженным, то ему было приказано свыше извиниться перед полком. Он выбрал день, когда полк был в сборе на учении, и, подъезжая к фронту, громогласно сказал: «Я слышал, что кавалергарды считают себя обиженными мною, и я готов предоставить им сатисфакцию — кто желает?» И, насмешливо оглядывая ряды, он рассчитывал на неизбежное смущение перед столь неожиданным вызовом. Но один из офицеров, М. С. Лунин, известный всему Петербургу своей беззаветной храбростью и частыми поединками, пришпорив лошадь, вырос перед ним. «Ваше высочество, — почтительным тоном, но глядя ему прямо в глаза, ответил он, — честь так велика, что одного я только опасаюсь: никто из товарищей не согласится ее уступить мне». Дело замяли, и дуэль, понятно, не могла состояться».

Любовь Лунина к дуэлям стала притчей во языцех.. Он мог вызвать любого – хоть товарища по полку, хоть собутыльника, хоть просто прохожего. Однако на дуэлях всегда стрелял в воздух, и очень часто такие поединки заканчивались нежной дружбой. А вообще – скорее всего, все тогдашние Лунинские чудачества вызваны были разочарованием от проигранных войн. С одной стороны, хотелось отомстить Наполеону, а с другой – полагали бесчестием для всей страны именовать другом и союзником вчерашнего злейшего врага.

Руки тянулись к сабле – а случая все не представлялось. Поэтому когда летом 1812 года Наполеон начал свое вторжение в Россию, для очень многих ветеранов это было настоящим спасением. Наконец, появилась возможность снова взять в руки оружие и отомстить супостату за все обиды, вернуть утраченную честь державы, и самому себе доказать что не даром носишь мундир. Радостной была эта война и для Михаила Лунина. Сосед Лунина по палатке Николай Муравьев, будущий палач польского восстания, вспоминал:

«Лунин изъявлял желание принести себя в жертву отечеству, просил, чтобы его послали парламентером к Наполеону с тем, чтобы, подавая бумаги императору французов, всадить ему в бок кинжал. Он даже показал мне кривой кинжал, который у него на этот предмет хранился под изголовьем».

В просьбе этой Лунину отказали – подобное покушение выглядело не совсем по-рыцарски. Но для Лунина затея эта напоминала подвиг римлянина Муция Сцеволы, который точно так же отправился убить вражеского полководца, стоявшего у стен родного города. Тем более что русские отступали, и фронт приближался к Москве.

Моментом истины для войны 1812 года стала Бородинская битва. Защитить Москву, остановить врага, отомстить за все поражения, а главное – доказать Наполеону что он не непобедим – все эти мотивы побуждали русских солдат и офицеров стоять насмерть в том страшном бою, проявляя чудеса храбрости и исполняя свой долг до конца. При Бородино Михаилу Лунину довелось побывать в самом пекле – вначале он защищал Багратионовы флеши, а затем принимал участие в контратаке у батареи Раевского. Под ним была убита лошадь, но сам герой остался цел и невредим. В этот день бок о бок с Луниным сражались Пестель и Дубельт, Якушкин и Воронцов, будущие декабристы и их судьи. Но это потом, а пока за мужество в бою Михаил Лунин награжден золотой шпагой.

После Бородино был пожар Москвы и отступление Наполеона. Наш герой сражается под Тарутиным, Малоярославцем и Красным, преследует французов до границ и вступает в Европу. Пруссия и Польша, Шлезия и Саксония, битвы под Люценом и Бауценом, Дрезденом, Кульмом и Лейпцигом, преследование врага до Франкфурта и до Рейна, сражения под Брисоном и Фершампенуазе. И вот, 18 марта 1814 года Лунин в Париже. Русские кутят в парижских ресторанах, любезничают с парижскими дамами, любуются Лувром и Елисейскими полями. Война окончена.

Все это время мы встречаем Лунина лишь на поле битвы, о его вере и отношениях с Богом, о духовных поисках и переживаниях мы не знаем ничего. Лишь Михаил Муравьев вспоминал что Лунин «не жалуется на условия и все время что-то пишет». А через полтора года француз Ипполит Оже, которого русские гвардейцы подобрали в Париже и записали в гвардию, ухаживает за Луниным, раненым на очередной дуэли. В своих воспоминаниях Оже писал о нашем герое так:

«Он был высокого роста, стройно и тонко сложен, но худоба его происходила не от болезни: усиленная умственная деятельность рано истощила его силы. Во всем его существе, в осанке, в разговоре сказывались врожденное благородство и искренность. При положительном направлении ума он не был лишен некоторой сентиментальности, жившей в нем помимо его ведома: он не старался ее вызвать, но и не мешал ее проявлению. Это был мечтатель, рыцарь, как Дон-Кихот, всегда готовый сразиться с ветряной мельницею...»

Сражавшись в двух войнах, ощутив себя спасителем мира, Лунин немало пережил и передумал. Тем более что думать было о чем. Все-таки, Лунин, как и многие его товарищи по полку, вырос на идеях Просвещения – свобода, права человека, долой крепостничество и тиранию. И вот, в 1814 году русские вступают в Париж, прошагав пол-Европы – офицеры и солдаты, дворяне и крестьяне, убеленные сединами ветераны и безусые юнцы. Их разделяло происхождение, достаток, положение в обществе, но объединяло одно – они ощущали себя спасителями и Отечества, и целого мира. Более того, они были ими на самом деле. На своих плечах они бок о бок, невзирая на чины и звания, вынесли все тяготы отступления, зимнего преследования, европейских боев, и теперь за низвержение Бонапарта России были благодарны и немцы, и австрийцы, и даже англичане. А еще – и простых солдат, и родовитых офицеров поражала Европа, ее уютные города с музеями и библиотеками, опрятные села, чьи жители давно забыли о крепостном праве. Не следует упускать из виду – в те времена русские смотрели на Запад как на источник идей – и в искусстве, и в военной науке, и в общественных веяниях. Столица России была названа на немецкий манер, а построена – на голландский. Дома возводили по итальянской моде, а одевались по французской. По-французски же в высшем свете и говорили и читали. И оказавшись на мощеных улицах Лейпцига или Парижа, русское дворянство с одной стороны словно припало к истокам, а с другой смогло поставить себя и свой народ на одни весы с народами европейскими. И оказалось что русский солдат и офицер не уступят французским или немецким коллегам ни в благородстве, ни в храбрости, ни в стремлении к прекрасному – а кое в чем и превосходят их. Недаром парижане и парижанки восхищались галантностью и образованностью русских, которые преклонялись не только перед содержимым местных кабаков, но и перед сокровищами Лувра – и при этом не грабили и платили по счетам. Иными словами, вели себя куда приличнее чем французы в Москве. Но в одном Россия от Европы отстала безнадежно – в общественном устройстве. Польза для общества от таких достижений цивилизации как конституция, ограничение самодержавия, отмена крепостного права была очевидна! А вернувшись домой, победители Наполеона видели как русские помещики, очумевшие от безделья, меняют крестьян на собак, а в столичных салонах высший свет предается пустой болтовне. Еще один будущий декабрист Иван Дмитриевич Якушкин вспоминал:

«В продолжение двух лет мы имели перед глазами великие события, решившие судьбы народов, и некоторым образом участвовали в них; теперь было невыносимо смотреть на пустую петербургскую жизнь и слушать болтовню стариков, восхваляющих все старое и порицающих всякое движение вперед. Мы ушли от них на 100 лет вперед».
Интересны слова еще одного будущего декабриста, Сергея Волконского, кстати, близкого друга Лунина:

«Отомстить за Аустерлиц... Это чувство преобладало у всех и каждого и было столь сильно, что в этом чувстве мы полагали единственно наш гражданский долг и не понимали, что к отечеству любовь не в одной военной славе, а должна бы иметь целью поставить Россию в гражданственности на уровне с Европой».

Мало отомстить врагам отечества. Подлинный подвиг – сделать так чтобы на родине жизнь была не хуже чем в Европе. Русские не хуже французов, немцев, австрийцев, англичан. Так почему же у них свобода, права и конституция, а в России – ненавистное рабство и давно исчерпавшее себя самодержавие? Мысли эти прямо-таки носились в воздухе, занимали умы и сердца тех кто осенью 1812 года защищал Москву, а весной 1814-го – брал Париж. Думал о этом и Лунин. Учителями его были католики, и роль католической церкви в жизни общества, в формировании общественных ценностей не могла не впечатлить нашего героя. В его записной книжке сохранились такие слова:

Недостаточно оценены преимущества, принесенные человечеству миротворческим влиянием римских первосвященников. Они трудились то над сохранением мира, то над восстановлением его. Они обуздывали страсти и сдерживали непомерные притязания государей, сан общего отца христиан придавал их увещеваниям вес, какого не могло иметь другое посредничество, и их легаты не жалели ни странствий, ни тягот ради того чтобы примирить интересы дворов и остановить враждующие армии.

Как и многие другие, Михаил Лунин мечтал изменить общественное устройство России, облегчить состояние крестьян и ограничить самодержавие. В этом полагал он свой долг перед обществом и отечеством, и католическое воспитание нашего героя только укрепляло его в этих начинаниях.

Віктор Заславський, історик, публіцист, журналіст